В день 19-ой годовщины бывший премьер-министр Михаил Чигирь рассказывает о себе, стране и людях, с которыми довелось работать.

Ошибка в документах

Родился 24 мая 1948 года. На момент моего рождения отцу, Николаю Семеновичу, было 49 лет, а маме, Анастасии Петровне, 36. Отец женился во второй раз. Его первая жена умерла. Она была американкой. Получилось так: она из США приехала в Беларусь в гости, назад  не отпустили. От первого брака у отца дочь. Я еще был маленьким, когда она вышла замуж, потому мы жили только втроем.

Когда у столь солидных по годам людей рождаются дети, это настоящее счастье. Меня отец никогда не бил, крепко не ругал. Он уже был взрослый человек, со сложившимся характером. Процесс воспитания проходил очень мягко, доброжелательно. И в этом есть свои плюсы. Когда появился мой первый сын, мне было только 25 лет. У самого еще характер не совсем сложился.

Хороший по деревенским меркам дом. Недалеко от деревни Усово был маленький поселок Братский, всего 12 домов. Это два километра от Копыля. Во всех моих документах, включая паспорт, местом рождения считается Усово, хотя на самом деле это не так. К слову,  в письмах мы не указывали «поселок Братский», так как об этом не знали даже почтальоны, они несли письма в деревню Братково.

В школе учился без особого усердия, то есть как все. Среди отстающих никогда не был. Любил математику, физику. Ездил на олимпиады. Не любил языки, русский и немецкий. В дальнейшем судьба распорядилась так, что мне все-таки пришлось научиться грамотно писать и говорить по-немецки. Жаль, столько лет было потеряно. Золотую медаль не получил, хотя учился вполне прилично. Копыльская средняя  школа номер один считалось одной из самых лучших в районе, из нашего класса очень многие поступили в вузы.

Играл за сборную школы в баскетбол, хотя при моем росте это и непросто. Но в любой команде должен быть тот, кто пошустрее, и рост здесь не главное. Каждый день нужно было добираться около трех километров до Копыля и больше одного по городу. Летом на велосипеде, зимой пешком или тоже на велосипеде, если хорошо вытоптана дорожка. Для физической подготовки это очень хорошо –  получалась неплохая зарядка.

Старших и младших братьев и сестер у меня никого не было. Делал всю деревенскую работу, пас коров, смотрел пчел. Рядом лес, где можно собирать грибы, небольшой водоем, где  купались.

Банкир из деревни

Выбор вуза обусловили, прежде всего, вступительные экзамены. Я подбирал то место, где нужно сдавать математику. Вначале пришел на математический факультет университета. Там посмотрели мой аттестат и сказали, что даже если я все успешно сдам, то в конкурсе аттестатов шансов у меня немного. Поехал в политех на инженерно-экономический факультет. По вступительным экзаменам подходит. Там узнал про то, что в нархозе есть “Банковское дело”. В понимании деревенского мальчишки это было очень престижно. Кроме двух математик, нужно было сдавать географию и сочинение. Решил, что с географией каких-либо затруднений не должно быть,  здесь всегда можно что-то почитать. Что касается сочинения, то я его умышленно писал самыми простыми предложениями, чтобы не наделать много ошибок.

Поступил. Поначалу все конспектировал очень усердно. В нашей группе было только два человека, которые могли успеть “записать” любого преподавателя, как бы он быстро ни читал лекцию: я и Коля Мележков. Преподаватели часто говорили то, чего не было в учебниках. Но скоро сориентировался: для того, чтобы не было претензий, сильно “напрягаться” не нужно. Тем более, что с первого курса я был в команде по лыжным гонкам, а к спортсменам преподаватели относились помягче.

Окончил институт в 1970 году. Четыре года, без военной кафедры. По распределению попал в Солигорское отделение Госбанка СССР. Мог остаться в Минске, но сам решил “ехать на район”, поближе к родителям. Там  понял, что уровень моих институтских знаний не позволяет быть наравне с теми, кто много лет  работает в этой сфере. Начал читать банковские инструкции, и осознал, что не все в них понимаю. Постоянно что-то  спрашивать не солидно. Поехал в Минск и купил учебники по бухгалтерскому учету. В итоге то, что было пропущено в нархозе, с их помощью мне быстро удалось освоить.

Через полгода  вызвали в областную контору и предложили поработать начальником кредитного отдела в Березино. Согласился. Приходил на работу пораньше, уходил попозже.

Из Березино  призвали в армию. Служил в Ивано-Франковске, в военно-воздушных войсках. Был в штабе писарем. Напрасно по этому поводу ходит много анекдотов и шуток. На самом деле, работа сложная, ответственная, ведь через меня “проходили” все приказы. Как банкир могу отметить – в армии все было организовано четко. Поскольку имел высшее образование, служил только год.

После увольнения  в запас получил предложение работать в Клецком отделении. Обещали родной Копыль, но не вышло. В Клецке произошла страшная трагедия. Мой предшественник из-за каких-то неурядиц застрелился. После его смерти проверили кассу – все в абсолютном порядке. Так я в 25 лет стал управляющим филиала. По тем временам  очень успешный карьерный рост. Это стало причиной для различных кривотолков: парень из деревни, а тут такой взлет, наверное, у него где-то “волосатая рука” Однажды мне позвонила куратор нашей институтской группы и попросилась в гости. Насчет моей карьеры все высказала, как говорится, открытым текстом. Тогда я показал ей конспекты, которые делал уже в Солигорске. Она была удивлена такой моей настойчивости, так как помнила, что во время учебы в нархозе самым прилежным студентом я не был.

Учеба в Москве

В 1978 году мне в первый раз предложили поехать на учебу в Москву. Это академический уровень, имевший название “подготовка банковских сотрудников для работы в советских банковских учреждениях за границей”. Подобное не афишировалось, но после революции в разных странах остались бывшие царские банки. Например, в Лондоне, Париже, Цюрихе и т.п. Все они стали советскими и приносили приличную прибыль. На ключевые должности туда назначали людей из Советского Союза. Попасть в число избранных было почти невозможно. Приличная зарплата. Она платилась по меркам западных государств, но в те времена было принято, что никто не может получать больше послов. Банкиры получали больше, всю разницу они сдавали в посольство. По сравнению с западными коллегами жили очень скромно. Так было принято, все строго контролировалось.

Часто туда посылали неквалифицированных работников, то есть “блатных”. Специфических банковских знаний у них не было. Они хорошо учили только иностранные языки. Знали, что это пригодится. В итоге – масса провалов. Потери исчислялись многими миллионами долларов. В ЦК решили брать людей с мест, не ниже управляющего.

В 1979 предложение повторили,  через год сделали это еще раз. И если раньше я не мог оставить жену с двумя совсем еще маленькими детьми, то теперь дети подросли, уже ходили в ясли, и я поехал. Учеба длилась почти два года, с частыми загранкомандировками. Преподаватели были просто классные. Конечно, это совсем не то, что я слышал в нархозе. Чтобы у нас глаза не выскакивали с орбит за границей, они говорили правду обо всем, что реально происходит. И не напрасно. Например, посылают специалиста в Германию. Три года уходит на его адаптацию, потом еще много лет работы. Люди едут с семьями. Дети идут там в школы. Возвращаются, видят советские очереди. И не хотят жить в СССР. Это только если верить пропаганде, мы были впереди всей планеты. К развалу Советского Союза привела людская нищета.

После окончания учебы мне предложили работать в Москве, давали квартиру. Я сказал об этом родителям. Отцу тогда был 81 год, матери 69. Мама стала плакать. Дескать, что мы сделали плохого, раз нас бросаешь или предлагаешь переехать в Москву. В итоге попал в Минск. Поначалу работал в Московском отделении, потом  пригласили в обком партии. Через год перешел в ЦК КПБ, где в экономическом отделе проработал четыре года. В 1986 году сам попросился управляющим Минской городской конторы госбанка, хотя считалось, что это ниже уровня инструктора ЦК. Проработал там почти пять лет. В 1989 году был на стажировке в “Дойче Банке”. Первая подобная стажировка граждан СССР. Нас там было только двое.

Кстати, одной из главных причин создания Агропромбанка стал именно экономический хаос. Стало очевидно, что нужно создавать специализированные банки. Так появились Жилсоцбанк, Промстройбанк, Агропромбанк. В последний я и  перешел из Минской городской конторы и стал первым заместителем председателя. Председателем правления был Сергей Семенович Туровский, бывший партизан, очень уважаемый и заслуженный человек. Работать с ним  было одно удовольствие. В 1992 году он ушел на пенсию, и председателем стал я.

Это был самый прибыльный банк, хотя и считался колхозным. К слову, за это меня часто обвиняли. Депутаты парламента так и говорили: колхозы нищие, а банк богатеет. На самом деле прибыли делались не на колхозах: я прошел стажировку за рубежом и знал, что такое борьба за клиента. В наш банк перешли очень многие. Назову только самых известных – Белорусский металлургический завод,  Белшина,  Белкалий, Азот и т.д. Я хорошо понимал, что правило “банк для клиента” должно быть основным. Клиент, как говорится, всегда прав. Прибыли по тем временам были колоссальными. Сорок миллионов долларов в год. Хотел построить самое красивое здание в Минске, уговорил Ермошина выделить земельный участок. Пятачек на Республиканской площади, рядом с обувным заводом “Луч” и сейчас свободный.

Из банкиров в премьеры

После президентских выборов Александр Лукашенко пригласил возглавить правительство. Я ответил, что у меня нормальная работа. С Лукашенко мы были знакомы до этого. Во-первых, по парламенту. Во-вторых, он был клиентом нашего банка. У него возникли проблемы во взаимоотношениях с руководительницей местного филиала. Он считал, что там его ущемляют. Хотел перейти в другой банк, но в райисполкоме по каким-то причинам не позволили. Я решил эту проблему прямо при нем. Так и должно быть. Лукашенко очень удивился.

Хотя жена была против, стать премьером я согласился, прекрасно понимая, какие трудности меня ждут. Хотелось что-то изменить в экономике страны. Первый серьезный конфликт между мной и Лукашенко возник осенью 1994 года, когда правительство, чтобы остановить экономический хаос и спасти производителей подняло цены. Лукашенко узнал об этом в Сочи и приказал мне к 10.00 следующего дня всё вернуть назад. Экстренно вернулся в Минск, со мной встречаться не стал, поехал прямо на телевидение. На следующий день за пять минут до истечения срока в мой кабинет вошел Кучинский и сказал, что в его распоряжении специальный отряд. У меня проходило совещание, все начали спрашивать, что это значит, но я говорил, что ответы на все вопросы знает только сам Кучинский. В итоге компромисс был найден. Я пришел к президенту и сказал – всё валите на меня. Новые цены  остались, за исключением хлеба, молока и т.п.

Это позволило на довольно долгий срок остановить падение курса белорусского рубля, во что почти никто не верил. Банки начали скупать валюту, рассчитывая на то, что оно непременно продолжится. По телефону мы с Богданкевичем договорились еще раз укрепить немножко национальную валюту. Движение пошло в обратном направлении. Средняя заработная плата в эквиваленте выросла с 20 до 100 долларов.

Проблем у меня, как у премьера, всегда хватало. Борьба всё время. И в правительстве, и в администрации президента. Тот же Линг экономически “чистый строитель социализма”. Общий язык мне всегда было легко найти с Богданкевичем, пока его не “ушли”. Богданкевич всегда говорит то, что думает. Даже на один сантиметр от своих взглядов не отступает. После того, как был подписан указ об его отставке, президент посоветовался: может, есть смысл выставить в Нацбанке нашу охрану? Дескать, там же ценности. Я ответил, что в этом нет никакой необходимости, Богданкевич в хранилище не ходит. Лукашенко меня не послушал. Вечером ко мне по старой дружбе зашел Богданкевич, а в это время в Нацбанке начали менять охрану. Всё едва не дошло до перестрелки между милицией и президентской службой охраны. Мне Захаренко так и сказал, что, если бы его люди выполнили инструкции, была бы стрельба. В этот же момент кто-то распустил слух, что Богданкевич исчез. Начались его суматошные поиски. А он был в моей комнате отдыха. Анекдот.

С уходом Богданкевича возражать в данной области президенту было почти некому. На освободившееся место я предлагал Алейникова, но Лукашенко назначил Винникову и сказал ей, что все были за нее, кроме Чигиря. После назначения она пыталась выяснить мою мотивацию, я ответил тогда, что на этом посту нужен человек государственных взглядов, а не коммерческих, и она, по сути, взошла на эшафот. К сожалению, я оказался прав. Она до сих пор на меня за те слова обижена.

Ее начали приглашать на  совещания с участием президента, когда она еще возглавляла “Беларусбанк”.  Тамара Дмитриевна всегда садилась рядом со мной, так как мы были знакомы по работе и учебе в нархозе. Выступает Лукашенко, Винникова все записывает. Спустя некоторое время президент интересуется ее мнением. Она смотрит свои записи и начинает озвучивать то, что говорил Лукашенко, например, два месяца назад. После совещаний он оставлял меня и подчеркивал, что у Винниковой всегда лучше мнение, чем мое. Еще в ЦК смеялись, что сверхподхалимаж – это когда сам пишешь шефу доклад, а потом садишься в первый ряд и добросовестно его конспектируешь.

Винникову назначили председателем Нацбанка, а спустя несколько месяцев она начала делать именно то, что критиковала. Надо отдавать должное президенту, когда он этого заслуживает. Он попросил “поднять” стенограммы ее прежних выступлений и  выяснилось, что раньше она говорила совсем не то, что начала делать. Лукашенко понял, что это происходило лишь для карьерного роста. Так Винникова попала в немилость. На мой взгляд, причина опалы именно в этом, ибо таких вещей Лукашенко не прощает и не забывает.

Я всегда был против конституционного референдума и ушел в отставку, когда он был объявлен. Незадолго до этого состоялся форум глав правительств Центрально-Европейской инициативы. Мне Романо Проди на специальной встрече по его требованию тогда конкретно и четко сказал: европейцы против подобных инициатив. Я высказал свое мнение, но отметил, что президент считает иначе. Трагедия же нынешнего времени еще и в том, что все говорят президенту только то, что он хочет слышать.

От тюрьмы да от сумы…

Гончар и Шарецкий рассказали мне все не так, как было на самом деле, но понял я это только тогда, когда начал участвовать в альтернативных президентских выборах. Кроме того, знал, сколь трудная работа у президента и не ожидал, что ко всему происходящему он отнесется подобным образом. Хотелось видеть с его стороны честную конкуренцию. Даже если бы он тогда лишился власти, то все равно остался бы в истории первым президентом страны.

То, что  провел за решеткой восемь месяцев – не главное, ибо я не из тех людей, кто взлетел и не готов опуститься на землю, а вот за то, что наша правоохранительная система  сделала с моим  сыном Сашей, кому-то обязательно когда-нибудь придется ответить. Его уголовное дело грубейшим образом шито белыми нитками. Это сразу же понятно тем, кто на самом деле хочет установить истину. Эпизоды так называемых пострадавших, которых все время крутило БТ, даже не прозвучали на суде, а на заседаниях выяснилось, что идти прямо к торговому месту Саши им приказал следователь. С понятыми (из которых 4/5 были сотрудниками МВД и прокуратуры) вообще полный маразм: одни и те же люди подписывали протоколы одновременно в разных частях города. Кроме того, стало известно, что микроавтобус, который якобы украли сообщники моего сына и потом разобрали в гараже, оказался на полтора метра выше самого гаража.

Когда  возглавлял правительство, работал допоздна. Однажды был случай: одна женщина отказывалась уйти из приемной, пока не попадет ко мне. Она рассказала, что ее муж сидит в Витебске абсолютно ни за что. Отправили запрос в прокуратуру и милицию. Через неделю пришел ответ – все законно. Я не знал, кому верить. Теперь уверен,  женщина могла говорить правду.

Для государства это большая беда. Что такое около ста тысяч за решеткой? У нас две с половиной тысячи колхозов и совхозов. Получается, что на каждое сельскохозяйственное предприятие приходится по сорок человек. Рабочих рук нам больше не надо, ведь далеко не все из них махровые рецидивисты и уголовники. Что это такое: человек сидит за воровство государственного леса, а у него в семье четверо детей?! Пока сам там не оказался в заключении,  проблему не понимал.